greenfree2002

Далеко не все тексты Гребенщикова мне нравятся, но один из тех, что с юности меня завораживал - это Трамвай.

( Полный текст под катом )

Строка «Многие здесь считают жизнь шуткой, но это не наша судьба» - это явная отсылка (или, грамотно выражаясь, оммаж) к песне Боба Дилана "All along the Watchtower", 1968.

Полный текст песни Боба Дилана:

( All along the watchtower )

У песни Дилана как в названии, так и во втором куплете - явная отсылка (но вряд ли оммаж) к Книге Исайи, гл. 21, где говорится о скором падении Вавилона. Да, это та самая Сторожевая Башня, что и у Свидетелей Иеговы. Вот английский перевод соответствующего места:

Book of Isaiah, Chapter 21, verses 5-9:
“Prepare the table, watch in the watchtower, eat, drink: arise ye princes, and prepare the shield./ For thus hath the Lord said unto me, Go set a watchman, let him declare what he seeth./And he saw a chariot with a couple of horsemen, a chariot of asses, and a chariot of camels; and he hearkened diligently with much heed./…And, behold, here cometh a chariot of men, with a couple of horsemen. And he answered and said, Babylon is fallen, is fallen, and all the graven images of her gods he hath broken unto the ground."

Я тут привожу английский перевод не только потому, что Дилан опирался именно на него, но и потому, что в русском синодальном переводе никакой башни вообще нет. Там вместо «смотрите с башни» стоит «расстилают покрывала»:

Синодальный перевод:
5. Приготовляют стол, расстилают покрывала, - едят, пьют. "Вставайте, князья, мажьте щиты!"
6. Ибо так сказал мне Господь: пойди, поставь сторожа; пусть он сказывает, что увидит.
7. И увидел он едущих попарно всадников на конях, всадников на ослах, всадников на верблюдах; и вслушивался он прилежно, с большим вниманием , -
8. и закричал, как лев: господин мой! на страже стоял я весь день, и на месте моем оставался целые ночи:
9. и вот, едут люди, всадники на конях попарно. Потом он возгласил и сказал: пал, пал Вавилон, и все идолы богов его лежат на земле разбитые.

В оригинале в этом месте два слова, однокоренные к слову «сторож», которое является ключевым во всей главе.

Оригинал Исайя 21:5
С учетом всего этого, я предлагаю свой перевод песни Дилана. В качестве оммажа к БГ, я оставил рифму «труба - судьба» в том месте, где она стоит у него.

Вдоль башни стражей

Отсюда должен быть выход,
сказал ворюге шутник,
уж очень тут все запутано,
покою мне нет у них.

Деляги пьют мое пиво,
фермер пашет мой грунт,
никто из них знать не желает,
почем того лиха фунт.

Нет повода так волноваться,
ответил ворюга в тон,
да, много таких, кто считает,
что жизнь это фельетон.

Но мы, кто прошел сквозь огонь и воду,
мы, по ком плачет труба,
не будем теперь говорить об этом,
не в этом наша судьба.

Стоя вдоль башни стражей,
князья ожидали суда,
женщины и босоногие слуги
шли мимо них в никуда,

Где-то вдали раздавалось
глухое рычанье льва,
два всадника приближались,
да ветер в горах завывал.

Можно видеть, что стихотворение Дилана закольцовано: после последней строки второго куплета вполне может идти начальная строка первого.

В ста милях к западу от нас, на берегу Spoon River, расположен городок Льюистон. Типичный американский городок, площадь – две квадратные мили, население – две тысячи жителей. Американского поэта Эдгара Ли Мастерса угораздило провести в нем свое детство . И в 1915 году (когда он уже благоразумно оттуда свалил, перебравшись в Чикаго), он опубликовал поэтический сборник «Spoon River Anthology». Это был сборник эпитафий для 212 жителей города (вымышленных, конечно же вымышленных: любые совпадения имен случайны). Все эпитафии написаны от имени умершего; каждый из них рассказывает о своей нелегкой жизни - и смерти. Все они умерли от тягот, характерных для начала 20-го века: кто-то от побоев, кто-то от болезни, кто-то в неудачных родах, кто-то попал под паровоз. Все написаны с большой симпатией. Мастерс был добрым человеком, и выразил свое мнение о жителях городка исключительно вежливо.
В гробу он их всех видел.

Я надеюсь, этой весной мы съездим в Льюистон и сделаем об этом видео (UPD: сделали, вот оно). А пока что – вот одно из стихотворений из сборника, с моим недостойным переводом на русский.
( Read more... )
.

Одна из наиболее интересных для меня вещей в литературном переводе – как передать в тексте понятие, которое имеется в одной культуре, но начисто отсутствует в другой. Можно, конечно, делать сноски. Можно искать в своей культуре нечто иное, но играющее ту же функцию, что и в культуре оригинала. Можно походя добавить в текст пояснение, как бы от лица персонажа. Всякие есть варианты, в разной степени удачные.

Вот, например, в Гарри Поттере. Гриффиндор – это что? Факультет. А Мак-Гонагалл в нем кто? Декан. Ага. Во-первых, факультеты бывают в университетах, а не школах. Во-вторых, на разных факультетах изучают разные специальности, а в Хогвардсе все учили одно и то же. В английской культуре есть такое понятие - house system. Школьников в интернатах распределяют между houses, которые часто носят имена святых или известных выпускников. Распределение обычно случайное, хотя младших братьев и сестер обычно зачисляют в тот же house, в котором учились старшие. Во главе каждого house стоит префект или капитан (со стороны учащихся) и Head со стороны администрации. В общем, Мак-Гонагалл – это голова.)

Как это всё передать в переводе? Вот в умении решать такие задачи и отражается мастерство переводчика. Или, наоборот, не-мастерство.

Одно из поздних, фактически предсмертных произведений Дамблдора Эльзы Ласкер-Шюлер называется «Gebet» (Молитва):

Gebet

Oh Gott, ich bin voll Traurigkeit...
Nimm mein Herz in deine Hände -
Bis der Abend geht zu Ende
In steter Wiederkehr der Zeit.

Oh Gott, ich bin so müd, o, Gott,
Der Wolkenmann und seine Frau
Sie spielen mit mir himmelblau
In Sommer immer, lieber Gott.

Und glaube unserm Monde, Gott,
Denn er umhüllte mich mit Schein,
Als hilflos noch und klein,
- Ein Flämmchen Seele.

Oh, Gott und ist sie auch voll Fehle -
Nimm sie still in deine Hände...
Damit sie leuchtend in dir ende.
(1943)

Во второй строфе появляется некий Der Wolkenmann. Человек-облако, некий персонаж из Германского фольклора. Фигура редко упоминаемая, но, видимо, чем-то важная для немецкой культуры. Вот, например, одноименная картина авторства Hugo Höppener, одного из родоначальников немецкого экспрессионизма, созданная в 1893:



Посмотрим, что с этим делали другие переводчики.
В английском переводе Роберта Ньютона этот персонаж переведен дословно, как The cloudman. Но тут дело такое, возможно, для англоязычного читателя это что-то и говорит:

PRAYER

O God, I'm full of dull concern ....
Take my heart into your hands-
Until the evening finally ends
In time's continual return.

O God, I am so tired, oh, God,
The cloudman and his goodwife too
They're playing with me heavenly blue
Always in summer, dearest God.

And please believe our moon, O God,
For he has bundled me in light
As if I were small and helpless quite,
-A little flame of soul.

O God, though it of fault be full-
Take it quietly in your hand. . . .
That, in you, it may gleam-and end.

В переводе на иврит Иегуды Амихая этот Волькенман тоже остается просто Человеком облаков, что ни с каким еврейским фольклором, насколько я знаю, не перекликается, и остается просто нерасшифрованным образом:


По-моему, в русском переводе с этим нужно что-то делать. Как я говорил вначале, есть три основных способа – комментарий в сноске, поиск аналога из своей культуры, пояснение в тексте. Второй и третий можно даже скомбинировать.
Вот мой перевод:

Молитва

Господь, душа полна печалей.
Возьми меня в свои ладони,
Пусть в сумраке весь мир утонет,
В возврате времени к началу.

Я так устала, Боже, Боже…
Сварог, герой легенд, с женою
Играют мною в летнем зное,
В сини небес твоих, о Боже.

Луне я верю, милый Боже,
Она меня сияньем греет,
Как будто тлеет еле-еле
фитиль больной души моей.

Господь, она полна страстей,
Возьми ее в свою ладонь,
В Тебе угаснет мой огонь.
.

В зелёной юности меня очень раздражали всякие модернисты, особенно в живописи. Авангардисты там, кубисты, примитивисты. Словосочетание «концептуальное искусство» было мне еще незнакомо, и я наивно считал, что академической техникой они не владеют, поэтому и рисуют вот это вот всё. Когда мне объяснили, что они и в традиционном стиле умеют, просто им скучно – очень удивился. Но поверил.

Теперь я понимаю, что обобщать не стоит. Некоторые умеют, а некоторые нет. Что в живописи, что в поэзии. И чтобы проверить, творит ли человек авангард от богатства или от бедности своих умений, хорошо бы заказать ему что-нибудь в традиционных формах. И посмотреть, как он справится.

С художниками, особенно мертвыми, это сделать сложнее, а вот о поэтах, которые зачастую подрабатывают переводами с других языков, судить иногда можно. Выбирал ли верлибрист хотя бы однажды для перевода силлабо-тоническую поэзию? И если да, что получалось?

У Эльзы Ласкер-Шюлер, о которой я писал в предыдущем посте, произведений с рифмой довольно много. С хорошей такой, нетривиальной рифмой. С регулярным размером – меньше, но тоже есть. И хотя в поздний период своего творчества она предпочитала свободный стих, видно, что и более строгими формами она отлично владеет. А вот переводы ее стихов на иврит Натаном Захом заставили меня призадуматься.

Вот, например, одно из ее стихотворений, довольно поздних:
Abendlied

Auf die jungen Rosensträucher
Fällt vom Himmel weicher Regen
Und die Welt wird immer reicher.

O mein Gott mein, nur alleine
Ich verdurste und verweine
In dem Segen.

Engel singen aus den Höhen:
»Heut ist Gottes Namenstag,
Der all weiß von dem Geschehen.«

Und ich kann es nicht verstehen,
Da ich unter seinem Dach
Oft so traurig erwach.
(1924)

(Мой перевод, как и раньше, в конце поста)
( Read more... )

И, наконец, мой перевод на русский:

Вечерняя песнь

Розы юные бутоны
мягкий ливень нежно гладит,
Мир в богатстве цвета тонет.

О, мой Бог, лишь мой всегда ты,
Утолю ль слезами жажду
Благодати?

Ангелы поют из рая:
«Се – один из божьих дней
Нет Его всезнанью края».

Я ж одно понять не чаю:
Почему в тени Твоей
Утром грусть моя сильней.
.

Продолжая разговор о Нанате Захе и о перевороте, который он произвел в ивритской поэзии, интересно посмотреть, откуда он набрался своих революционных идей. Будучи выходцем из немецко-еврейской культурной среды, Зах находился под влиянием с одной стороны – идей немецкого экспрессионизма, а с другой – поэзии небольшой группы ивритоязычных поэтов, которые в своем творчестве отошли от привычного канона. Каноном, напоминаю, была поэзия Бялика и Чернышевского, позже – Шлионского и Альтермана.

Одним из наиболее заметных представителей этой группы был Давид Фогель (1891-1944). Он родился на Подолье, родным языком его был идиш. В юном возрасте перебрался в Вильнюс, где и выучил иврит, затем – в Вену, Париж, Берлин. Это был период «войны языков» - сионистские круги продвигали в качестве основы культурной жизни иврит, сторонники традиционных ценностей – идиш. Фогель оказался посредине. Сионистский пафос ему явно претил, но иврит, как средство творческого самовыражения, понравился.

По душе ему пришлись и идеи модернизма – отход от привычных средств творческого выражения, эксперименты с формой. В то время как Шлионский, Альтерман и их коллеги продолжали русскую традицию силлабо-тонической поэзии – фиксированный размер, регулярная рифма, зачастую и твердая форма сонета – Фогель предпочел свободный стих. Он старался выразить максимум содержания минимальными средствами, – а рифма и размер вынуждают отходить от принципов минимализма в угоду оформлению. Из-за своего открытого противостояния Натану Альтерману, чьи позиции в мире израильской литературной критики были доминирующими вплоть до конца 60-х, Фогель оставался почти незамеченным до самого последнего времени. А жаль.

Под катом - мой перевод стихотворения Давида Фогеля "Осенней ночью". Оригинал тоже там ).
( Read more... )