greenfree2002 | Entries tagged with преподавание

Среди прочих мероприятий в программе конференции было также посещение Rose Art Museum - the forefront of modern and contemporary art, как указано на их сайте. Две юные барышни, выделенные нашей группе в качестве гидов, сказали, что текущая экспозиция музея посвящена теме American Dream. Когда предложили задавать вопросы, я поинтересовался: экспозиция таки освещает Американскую Мечту как она есть, или же формирование дискурса об Американской Мечте. Барышни подвисли - похоже, они не очень-то ощущали разницу.

В музее на момент посещения экспонировали работы автора Hugh Hayden. На мой взгляд, сами работы - очень классные: вот, например, дом, покрытый планками, из которых растут ветки. То есть из части ствола, из которого росла ветка, делали планку; получается интересное сочетание обработанного и как бы необработанного.

А вот эта лестница - предмет искусства с названием «Higher Education». Предполагалось, вероятно, сочетание лестницы как символа восхождения с инструментами как символом обретенных навыков. Меня, однако же, с моим испорченным мышлением, очень впечатлило отличное решение дизайнеров выставки (уверен, неосознанное): лестница американского высшего образования упирается в глухую стену.

Я, понятно, бродил между экспонатами в своем темпе, но иногда проходил мимо основной группы и краем уха слушал объяснения экскурсоводок. Поскольку все экспонаты - объекты концептуального искусства, каждый волен вычитывать из них свой смысл, а лучше понимать их сразу в нескольких смыслах. Были, например, два переплетенных кольца, сделанных в стиле Картье, где вместо алмаза были вставлены таблетки от СПИДа. Можно понимать это в том смысле, что для некоторых людей лекарства ценнее бриллиантов. Можно воспринять это как социальную критику, - эстеблишменту следует тратить деньги не на драгоценности, а на помощь больным. Можно увидеть в этом персональную историю двух людей, которых неразрывно сплела болезнь. Но экскурсоводки сразу объяснили слушателям, что здесь заложен смысл борьбы за права гомосексуальных пар. И всем тут же стало понятно, «что хотел сказать автор». И так по каждому экспонату.

В общем, я получил ответ на свой вопрос на практике: если экскурсоводов специально не обучать критически анализировать дискурс, они будут наивно, как читатели первого уровня, передавать его посетителям как будто «так оно и есть на самом деле», не видя разницы.

«На самом деле», это действительно классный музей. Но он мог бы быть еще лучше, если бы в него добавить критического подхода.
Впрочем, на интеллектуалов не угодишь.

На занятиях в рамках языкового кафе нам выдали ссылку на учебник литовского следующего уровня. И он начинается с интервью с видным историком о важности исторической работы в области национальной культуры. И дальше всё в том же ключе, насколько я понимаю.

- Почему, - спрашиваю я у Дарьи, - в современных учебниках по английскому или французскому, в основном, тексты про актуальные проблемы - путешествия там, компьютеры, соцсети, - а в учебниках по ивриту или литовскому так много про героическое национальное прошлое?

- Потому что создатели учебников думают, что английский или французский учат все подряд, для работы или общения, и им интересны актуальные темы. А малые языки учат только какие-нибудь heritage speakers, которые хотят прильнуть к корням, и их нужно проникнуть национальной идеологией.

Я, как человек, который французский учил как раз чтобы приобщиться во Франции к остаткам былого культурного величия, а в Израиль уехал, напротив, отнюдь не за идеологией, думаю, что это только половина объяснения. Вторая половина состоит в том, что создатели учебников крупных языков получают прибыль с продаж и потому ориентируются на то, что действительно нужно клиентам, то есть студентам. А для малых языков доходов с покупателей как с козла молока, поэтому они ориентируются на то, что нужно заказчикам, то есть государству.

Так что закрыл я тот учебник и пошел смотреть на Ютубе ролики на литовском про искусственный интеллект.

Есть простые истины, которые для людей, находящихся внутри академии настолько само собой разумеются, что никому не приходит в голову сообщить их новоприбывшим.

1. Научись академическому стилю письма. Любой текст, будь в нем хоть десять свежих блестящих идей, будет отвергнут рецензентом, если он написан на плохом английском. И наоборот, почти любой текст, написанный в академическом стиле, если в нем есть хоть одна свежая мысль, и он хорошо структурирован, будет одобрен рецензентом with minor changes. И нет, редактор не превратит неряшливо написанный текст в качественный, редактор - это не rewriter.

2. В процессе учебы преподавай и организовывай мероприятия так много, как только возможно. При выборе кандидата на рабочее место, факультету нужен не просто знаток в своей области, а человек, способный организовывать - курсы, круглые столы, конференции, лаборатории, летние школы и т.д. Нет, этим занимаются не администраторы, а faculty staff. Чем больше организованных мероприятий факультетского уровня у тебя в резюме, тем больше баллов ты набрал еще до начала первого собеседования.

3. С того момента, как ты получил мантию магистра, веди себя как равноправный член академического сообщества. Это психологически очень трудно, но постарайся никогда не относиться к более опытным коллегам как студент к преподавателю. Внимательно слушаться советов - это да, но избегать позиции «скажите мне, что делать». У тебя больше не бывает экзаменов, а только дискутации, где ты высказываешь свое мнение. Корректно высказанное мнение неправильным быть не может.

4. Знай как можно больше людей из других университетов, которые работают в твоей области. Переписывайся с ними, предлагай свою помощь в их проектах, встречайся с ними на конференциях, приглашай в гости. Дело не в том, что они тебе когда-нибудь пригодятся, а в том, что знание «кто есть кто, где и чем занимается» дает тебе понимание актуальной ситуации во всей твоей отрасли - и придаёт море уверенности. На конференции нужно ездить, в основном, именно за этим. Поэтому, кстати, не стоит тратить время на локальные конференции.

5. Получив докторскую степень, ищи постдок, не трать время на подачу на постоянные позиции, таких чудес почти не бывает. Считай, что в тех редких случаях, когда вчерашнего выпускника взяли на постоянную позицию даже в самый захудалый университет, - это по давнему знакомству. Также лучше не трать время на одно-двухгодичную позицию, если только тебе не критически нужен опыт преподавания, потому что ты пропустил п.2. Тебя завалят курсами, и времени на профессиональное развитие не будет.

6. Когда пишешь статью, избегай нумерованных списков. Во-первых, они не приняты, особенно в гуманитарных науках, а во вторых, очень легко запутаться в нумерации.
:)

Принято считать, что у любого работника есть hard skills - знания и умения по специальности, и есть soft skills - в основном, коммуникационные навыки. И мне как-то всегда казалось, что последние второстепенны, менее важны, чем первые. И что если у крупного ученого есть крутые идеи, но он плохой лектор или ворчливый и рассеянный коллега (образ «настоящего профессора»), то ценить его будут всяко больше, чем милую и общительную посредственность. По крайней мере, так должно быть в т.н. правильно устроенном мире.

Теперь я понимаю, что это не так, и не должно быть так, по крайней мере, в гуманитарной академической среде.

У нас, по большому счету, вообще почти ничего нет, кроме этих самых communicative skills. Идеи рождаются и обтачиваются не в процессе отшельнической медитации, а в ходе регулярного и разностороннего общения с разными людьми, работающими в твоей сфере. Участие в кружках и воркшопах, доклады и презентации, переписка с коллегами, нетворкинг, продвижение публикаций, проведение семинаров и, главное, нахождение той позиции в достойном универе, с которой ты будешь о своих идеях вещать - именно это и обеспечивает 99% успеха. В ходе всего этого только и формируется ученый, и будь ты даже Сепир и Уорф в одном лице, никто о тебе не узнает, если ты не выбьешь финансирование на поездки по Центральной Америке для проверки своей гипотезы. Неважно, правильна ли твоя идея: насчет гипотезы Сепира-Уорфа это до сих пор неизвестно и вряд ли будет, а имя их уже вошло в историю.

Благодаря умению правильно коммуницировать на языке хопи.

Люди кота Люка (Д. и Л.) уехали в отпуск, и мы в очередной раз живем в их доме с большой верандой и внутренним двориком.

- Смотри как здорово, за эти несколько лет мы приучили белок и соек приходить на веранду по утрам, чтобы получать от людей орехи!

- Белок-то ладно, мы научили Л. выдавать им по утрам орехи, вот это дело!

Из лекции Леонида Мациха:

"Изучение религии, среди прочего, приучает человека к мысли, что все не таково каким кажется, и вот возможность увидеть сущность за видимостью, увидеть внутреннее за внешним, увидеть плод за шелухой – вещь исключительно важная. Всегда стоит помнить фразу из Талмуда: «Когда ты думаешь, что так оно и есть, знай, что так оно и нет». Это вот очень важно."

Лично зная покойного, я предположу, что фраза эта принадлежит ему самому. Но так даже лучше.

- А вот у меня есть пара студентов, которые занимаются уже полтора года, а до сих пор не способны прочитать статью из газеты на легком иврите :(
- Ну, посмотрим, каких успехов мы сами добьемся через полтора года изучения литовского...
- Да уж по крайней мере сможем прочитать статьи из газеты на лёгком литовском!
- Жаль только, что не выпускают никаких газет на лёгком литовском.
- Ну, значит, мы сможем их написать!
- Ага, и включить в нашу методику преподавания литовского, которую мы к тому времени создадим. :)

Пресловутая свобода слова не является и никогда не являлась естественным правом. Во все исторические времена человек не должен был высказывать мысли, противоречащие мнению его сельской общины, профессионального цеха, доминирующей религии и государственной идеологии. Наказания были - от «отказать от дома» до костра инквизиции. Потому что для общины любого уровня, сила - в единстве членов.

При этом, поскольку всегда было понимание, что государство - это мозаичное сочетание различных общин (кластеров), человеку на юридическом уровне позволялось говорить то, что соответствует дискурсу его кластера, даже если оно не соответствует дискурсу более крупной общности. Так, в средневековой христианской Франции, Испании или Англии иудей юридически мог высказывать идеи, соответствующие его конгрегации, в то время как христианин за те же слова пошел бы на костер как еретик. Но на бытовом уровне, если иудей высказывал свои идеи вне рамок своей общины, он подвергался серьезным притеснениям: внешняя среда отвергала его.

Когда была провозглашена свобода слова и вероисповедания, это формально узаконило существующее положение дел. Внутри среды единомышленников человек может говорить что угодно, а выходя за пределы среды, он должен быть готов к тому, что несогласные начистят ему аватарку. И в эпоху развития интернета и политкорректности, единственное что изменилось - это соотношение личного и общественного, внутреннего и внешнего.

Сторонник правой партии или католической церкви может выступать за запрет абортов и трансгендеров, и внутри его общины ему ничего за это не будет. А вот если он при этом работает профессором в либеральном колледже и высказывает свои мысли в персональном блоге, то из колледжа его могут уволить. И можно это, конечно, назвать преследованием за убеждения, но по факту это ближе к «отказать от дома» или «изгнать из цеха» из-за взглядов, не соответствующих данному приличному обществу.

Словом, человек нынче является членом сразу многих кластеров, и за те убеждения, которые в одних кластерах считаются приемлемыми, в других начинают шельмовать. И нужно либо не вступать в кластеры, в которых не разделяют твои убеждения, либо перестать публично демонстрировать своё ценное мнение.

Недавно кто-то из моих френдов в ФБ запостил текст о том, что, мол, не место "Золотому теленку" в украинской школьной программе, т.к. Остап там где-то назвал каких-то своих соседей хохлами. На мой взгляд, если выкинуть из программы всю русскую литературу лет на 20 - то, как в том неполиткорректном анекдоте, "средство дюже гарнэ" - можно освободить место для широкого знакомства с мировой литературой, причем не только европейской, но и индийской, корейской и т.д. Но если вычищать по одному произведению за неполиткорректные слова и "неуважительное отношение к украинской нации", то мы сводим уроки литературы к урокам идеологического и национального воспитания. Так было в СССР, но за это же мы его и не любим, верно? Мы теперь осознаем, что при изучении литературы нужно анализировать художественные приемы, а также смотреть, как тот или иной фрагмент перекликался с общим культурным фоном эпохи написания. Мы теперь можем использовать текст для высокой гуманитарной цели - развивать в ребенке умение рассуждать, критическое мышление, навык смотреть с точки зрения Другого, терпимость к плюрализму мнений.

Что-то такое вкратце я и написал в комментарии к посту, но ответа, понятное дело, не получил.

И тогда я понял: поздно пить боржоми. Эти мои рассуждения не просто считаются безнадежно устаревшими - они вообще непонятны. Это вообще ни о чем на сегодняшний день. Конечно, школьные уроки литературы - они для идеологического воспитания. Для чего же еще? Просто наша идеология - хорошая, а не как у тех, других. Мы воспитываем правильные ценности. Наши.

Ясное дело, литература должна быть орудием партии, если партия воспитывает правильные ценности.
:/

Три моих недавних поста в ЖЖ и связанные с ними размышления помогли мне немного лучше понять практику запрашивания Diversity statement у профессоров, подающихся в американские университеты. Я попробую это понимание здесь зафиксировать для себя. Но сначала – еще один случай, который произошел несколько лет назад прямо в «нашем» университете Иллинойса в Урбане-Шампейн.

Об этом случае – деле Стивена Салайты – можно узнать много подробностей из статьи в Википедии; я упомяну здесь лишь основные штрихи. Салайта – палестинец по происхождению, специалист в области иммиграции, коренных народов и этнической принадлежности. Крупный ученый. В 2013 году был приглашен на пост профессора на программу по изучению американских индейцев. К работе должен был приступить в августе 2014. В июле началась операция Израиля в Газе. Салайта осудил израильские бомбардировки в серии довольно резких твитов. Еврейские организации, связанные с университетом, назвали это «антисемитизмом»; несколько крупных доноров пригрозили уменьшить финансирование университета. Договор с Салайтой был разорван (неслыханно редкий случай). Салайта подал в суд и добился выплаты компенсации в 600 тыс. долларов. Однако, его академическая карьера была разрушена. Ректор ушел в отставку. Университет на несколько лет попал под организационные санкции, за серьезное нарушение академической свободы.

Так вот. Возможно, требуя Diversity statement, комитет по найму хочет сказать следующее. «У нас тут очень много разных и весьма чувствительных студентов, доноров и политических активистов. У вас есть опыт работы в таких условиях? Вы с этим справитесь? Вы способны фильтровать базар? Вы умеете в случае начала конфликта в группе – притушить, а не разжечь противостояние? Вы можете научить студентов вести себя так, чтобы никого не обидеть даже случайно? Вы понимаете, что ваши особенности («привилегии») влияют на то, как вас воспримет каждая из сторон? Расскажите нам пару слов обо всём этом. А то нам всем тут очень не хочется иметь неприятности на наши головы».

И вот это я вполне могу понять.

В начале этого года я проходил в нашем университете тренинг по политкорректности и противодействию харрасменту, абьюзингу, семейному насилию и жестокому обращению с детьми. Студенты и преподаватели университета проходят этот тренинг в начале каждого учебного года, а иногда и дважды в год; насколько мне известно, его содержание из года в год почти не меняется. Я узнал из него, среди прочего, что в профессиональные функции преподавателя входит наблюдать за признаками, которые могут трактоваться как свидетельствующие о токсичных отношениях, и сообщать об этом. Что же это за признаки? Например: припухшие глаза (следы слез). Повторяющиеся признаки голода. Тот факт, что вторая половина встречает студента/ку после занятий или работы. Дойдя до этого момента, я вспомнил, сколько раз я подбрасывал Дарью до работы и с работы, и заподозрил, что, возможно, я латентный абьюзер.

Короче, я вынес для себя два основных посыла:
- абьюзом может считаться что угодно, и
- дело каждого достойного студента и преподавателя – чутко следить и сообщать о фактах абьюза.

Для иллюстрации того, к чему такое отношение приводит на кампусе, я приведу еще один небольшой фрагмент из той же книги, которую я цитировал в прошлый раз.
( стр. 71-73 )

Но профессиональное лицемерие здесь – это ладно; в конце концов, мои студенческие годы пришлись на более благословенное время и место, а академическую работу я все же надеюсь найти в Европе. Но ведь эта культура же влияет и на мое социальное поведение. Вспоминаю, как несколько лет назад ФБ изменил алгоритмы и перестал присылать сообщения типа «вашему другу понравился такой-то пост». Я тогда ощутил это как большое облегчение: уф, теперь можно лайкать, не опасаясь, что кто-то скажет «тебе нравится эта гадость?». И изумился тому, насколько же осторожным заставляет нас быть эта новая культура. Прямо как в старом добром СССР. Будь верным единственно правильной идеологии. Опасайся рассказать неполиткорректный анекдот. Будь готов вылететь с работы за неосторожное высказывание.

Не болтай!

В одном из предыдущих постов я упоминал о том, что университет понемногу становится «не местом для дискуссий». Поскольку я часто думаю о том, какую роль я хочу или не хочу играть в системе образования, и, соответственно, в какие игры эта система образования играет сама, я выложу тут перевод фрагмента из сборника эссе Грега Лукьянова и Джонатана Хайдта «The Coddling of the American Mind»:
( (стр.47-50) )
.

Две девочки, с которыми я уже месяц занимаюсь ивритом, ученицы 9-го и 11-го класса еврейской школы, изучали иврит с первого класса. Обе на редкость смышленые и внимательные. Начали мы с того, какие предлоги бывают в иврите, и когда нужно говорить глагол в инфинитиве. Простейшие фразы и вопросы ставили их в тупик; как использовать прошедшее и будущее время – они не знали вообще. Это – обычная ситуация в религиозных еврейских школах Украины, где преподавателем иврита часто назначают человека (обычно – жену раввина), не имеющего представления о методиках преподавания.

Некоторые из моих взрослых недоучившихся студентов пробуют сами преподавать иврит. Одна из них сегодня рассказала:
«Несколько недель назад я начала заниматься с семилетним мальчиком. У нас было уже шесть или восемь занятий. Мы дошли до буквы Вав (шестая буква в алфавите). И вот сегодня мама этого мальчика сообщила мне, что она прекращает занятия, потому что не видит результатов! Так обидно!»

Я понимаю эту маму, которая платит деньги – видимо, за каждую пройденную букву. Мне кажется, если бы родители также и в школе могли отзывать своих детей при подобных темпах продвижения в предмете, это бы поспособствовало быстрой реформе в сфере преподавания иностранного языка (а также пения, рисования, физкультуры и т.д.) в системе школьного образования.
:/

- Какой-то он советский.
- То есть, как это советский? Вы ошибаетесь!
- Ну, антисоветский. Какая разница.
(С.Довлатов)

Три ключевых документа при подаче заявки на ту или иную академическую должность – это описание своих исследований, рассказ о своем педагогическом подходе, и, внимание, эссе о своей приверженности идеологии разнообразия (Diversity Statement).

Будучи родом из СССР и, следовательно, имея некоторые октябрятско-пионерские навыки, я способен, собрав волю в кулак как кепку Ильича, произнести что-то вроде:

«Перед лицом своих товарищей, торжественно клянусь: не дискриминировать и не харрассить никого из студентов, относясь к каждому как к личности, а не как к члену какого-либо меньшинства»,

поскольку в целесообразность такого отношения я действительно верю.

Но нет. Этого мало. Нужно написать двухстраничное сочинение, в котором подробно рассказать, как именно вы будете пропагандировать эту достойнейшую идеологию, сколь глубоко вы понимаете ее принципы, и при этом не забыть признать свои т.н. «привилегии». Что? Вы – белый, самец, стрейт, иностранец? Хм-хм, мы никого не дискриминируем, но вы уверены, что хотите тратить время на подачу?

Фактически, частью работы профессора является продвижение идеологии diversity через свой курс. Т.е. литература, скажем, изучается не для того, чтобы научить студента свободно мыслить и формулировать свое мнение, а для того, чтобы воспитать студента в духе diversity.

Университетский кампус всё более «не место для дискуссий», буквально. Приглашенных лекторов, имеющих взгляды, противоречащие основной идеологии, освистывают еще до начала выступления, не давая им выразить свою точку зрения. Профессора всё чаще воздерживаются от высказывания своего мнения, особенно если семинар записывается (т.е. в нынешних условиях – всегда). Об этом много говорит Jonathan Haidt, – например, здесь и здесь.

И ладно, если бы эта идеология вела к снижению напряженности в обществе, уменьшению социального раскола и неравенства, и вообще к светлому будущему. Но нет же: еще никогда, говорят социологи, американское общество не было настолько расколото и поляризовано, как в последние 10 лет. «Так может, что-то в консерватории подправить?»(с) - О да, да, нам нужно больше diversity!

Ирония в том, что это как раз орруэлловское «Война – это мир, свобода – это рабство».
Разнообразие – это верность единственно правильной идеологии.
.

Что такое культурное наследие иммигрантов? Приблизительно говоря, это совокупность культурных кодов, присущих культуре страны исхода, которые человек привез с собой в страну иммиграции.

В эпоху, когда в США господствовала идеология Плавильного Котла, предполагалось, что иммигранты должны отказаться от прежних культурных кодов и принять – пусть даже и во втором поколении – культурные коды Американской нации. Это до сих пор необходимо, чтобы почувствовать себя своим в американском обществе*. Однако, в академической сфере теперь появилась обратная тенденция – стремление сохранить наследие иммигрантов.
( Вы хочете об этом поговорить? )

*«Он втайне стыдился своей неспособности улавливать культурные коды. Можно сколько угодно притворяться своим, но не стать тебе своим, если не просекаешь костюмы для Хэллоуина», Лара Вапняр, "Всё еще здесь", гл. 11
** см. Притч. 13:25

В отличие от свободного стиха (верлибра), для которого не обязательны ни ритм, ни рифма, вольный стих имеет ряд формальных ограничений. По сути это – разностопник, чаще всего – разностопный ямб. Количество стоп в строках разное, что и создает дополнительный художественный эффект. В русской терминологии разница очевидна, а вот в изначальной французской можно запутаться. Там есть три почти одинаковых термина, означающих разные вещи и иллюстрирующих три этапа «освобождения» стиха.

Vers libres (также vers libres classiques, vers mêlés или vers irréguliers). Размер (ямб, хорей…) тщательно соблюдается; правило чередования рифм (мужская/женская) сохраняется; но строки – разной длины. Встречается во множестве минорных и гибридных жанров 17-го и 18-го веков. Наиболее известное (мне) произведение в этой форме – «Басни» Лафонтена.

Vers libéré – расширение «вольности», которое началось в 19 веке, в основном в поэзии романтизма. Правило чередования рифм перестало считаться обязательным, а сами рифмы стали менее строгими. Размер по-прежнему соблюдался. Это, собственно, и есть вольный стих в русском понимании.

Vers libre – ну, это верлибр. Никаких ограничений, только знай дели текст на строчки. Его появление во французской поэзии датируют 1886-м годом, когда в журнале La Vogue были опубликованы несколько программных стихотворений (в т.ч. Артюра Рембо). Хотя в англоязычной литературе Уолт Уитмен начал писать в такой манере несколько раньше.

Так вот, у Эльзы Ласкер-Шюлер я нашел пока только одно стихотворение, написанное вольным стихом – «Эстер». Вот оно:

Esther

Esther ist schlank wie die Feldpalme,
Nach ihren Lippen duften die Weizenhalme
Und die Feiertage, die in Juda fallen.

Nachts ruht ihr Herz auf einem Psalme,
Die Götzen lauschen in den Hallen.
Der König lächelt ihrem Nahen entgegen,

Denn überall blickt Gott auf Esther.
Die jungen Juden dichten Lieder an ihre Schwester,
Die sie in Säulen ihres Vorraums prägen.

(1905)

Технически, это разностопный ямб с длиной стоп 4-5-4, 4-4-5, 4-6-5. Рифма: AAB ABC DDC.
Практически в такой же форме оно было переведено на английский:

Esther

Esther is slender as a rustic palm,
Her lips are scented with wheatfields’ balm
And the feasts of the Jews, as feast-days fall.

By night she eases her heart with a psalm:
The idols attend in the royal hall.
His Majesty smiles at her footfall

For everywhere God gazes on Esther.
The stripling Jews write songs for their sister,
Fixing them on her anteroom wall.

(Translated by Timothy Adès)

На иврит это стихотворение переводил не Натан Зах, а Иегуда Амихай в 1968-м. У Заха и Амихая похожие судьбы: оба родились в Германии после Первой мировой, в один и тот же 1936 год эмигрировали в Палестину, принадлежали к одному поэтическому течению «Поколения государства». И, похоже, философия перевода у них была одинаковая. ~~Пофигистическая~~.

Вот перевод Амихая:

אסתר

אסתר גמישה כְדֶקֶל הַשָֹדֶה
שִבֳלֵי הַחִיטָה לפי רֵיח שְֹפָתֶיהָ
והחגים הֶחָלִים ביהודה.

בלילה ינוח לִבָּה על מִזְמוֹר,
האלילים יאזינו בְּאוּלַמֵיהֶם.

המלך מחייך אל הִתְקָרְבוּתָהּ –
כי בכל מקום יביט אלוהים על אסתר.

היהודים הצעירים יְחַבְרוּ שירים לַאֲחוֹתָם
שֶאותָם יטביעו בְּעַמוּדֵי הָעֲזָרָה.

Размер не передан вообще никак. Рифм нет. Какое представление могло сложиться у израильской публики об Эльзе Ласкер-Шюлер? Хорошо, что она до публикации этого перевода Амихая не дожила (для Амихая хорошо, конечно, а так-то плохо).
В общем, «~~Позорят славный институт, такие пьяницы, как Брут~~» не знаю, что и сказать.

Вот мой перевод этого стихотворения на русский:

Эстер

Стройнее пальмы стан Эстер стократ,
А на устах ее пшеницы аромат,
И праздников, пришедших в Иудею.

Псалмы ночами ей покой дарят,
И даже идол очарован ею,
И царь с улыбкой ей навстречу встал:

Хранит Эстер Отец небесный,
Сыны Йегуды о своей сестре слагают песни,
И пишут на стенах своих парадных зал.
.

В зелёной юности меня очень раздражали всякие модернисты, особенно в живописи. Авангардисты там, кубисты, примитивисты. Словосочетание «концептуальное искусство» было мне еще незнакомо, и я наивно считал, что академической техникой они не владеют, поэтому и рисуют вот это вот всё. Когда мне объяснили, что они и в традиционном стиле умеют, просто им скучно – очень удивился. Но поверил.

Теперь я понимаю, что обобщать не стоит. Некоторые умеют, а некоторые нет. Что в живописи, что в поэзии. И чтобы проверить, творит ли человек авангард от богатства или от бедности своих умений, хорошо бы заказать ему что-нибудь в традиционных формах. И посмотреть, как он справится.

С художниками, особенно мертвыми, это сделать сложнее, а вот о поэтах, которые зачастую подрабатывают переводами с других языков, судить иногда можно. Выбирал ли верлибрист хотя бы однажды для перевода силлабо-тоническую поэзию? И если да, что получалось?

У Эльзы Ласкер-Шюлер, о которой я писал в предыдущем посте, произведений с рифмой довольно много. С хорошей такой, нетривиальной рифмой. С регулярным размером – меньше, но тоже есть. И хотя в поздний период своего творчества она предпочитала свободный стих, видно, что и более строгими формами она отлично владеет. А вот переводы ее стихов на иврит Натаном Захом заставили меня призадуматься.

Вот, например, одно из ее стихотворений, довольно поздних:
Abendlied

Auf die jungen Rosensträucher
Fällt vom Himmel weicher Regen
Und die Welt wird immer reicher.

O mein Gott mein, nur alleine
Ich verdurste und verweine
In dem Segen.

Engel singen aus den Höhen:
»Heut ist Gottes Namenstag,
Der all weiß von dem Geschehen.«

Und ich kann es nicht verstehen,
Da ich unter seinem Dach
Oft so traurig erwach.
(1924)

(Мой перевод, как и раньше, в конце поста)
( Read more... )

И, наконец, мой перевод на русский:

Вечерняя песнь

Розы юные бутоны
мягкий ливень нежно гладит,
Мир в богатстве цвета тонет.

О, мой Бог, лишь мой всегда ты,
Утолю ль слезами жажду
Благодати?

Ангелы поют из рая:
«Се – один из божьих дней
Нет Его всезнанью края».

Я ж одно понять не чаю:
Почему в тени Твоей
Утром грусть моя сильней.
.

Продолжая разговор о популярном нынче введении «прозрачных процедур» куда ни попадя: несколько слов о процессе приема на работу. На примере академической сферы. Предположим, университету требуется преподаватель.
( Read more... )

Впору заводить тег «Занимательная антропология».
:/

Я продолжаю разбираться с современной ивритской поэзией. В 1959-м Натан Зах опубликовал манифест, определивший характерные черты послевоенной израильской поэзии. Спустя почти полвека, в 2005-м, Манор Дори опубликовал свою программную статью; её общий посыл: Зах - редиска, и пора бы вернуться к рифме и метру. Разгорелась оживленная дискуссия, которую хорошо обобщил в своем посте Ronen Sonis. Сделанный на скорую руку перевод основной части поста Ронена:

( Под катом )
.

Литературоведение - это наука о тексте (или, шире, о нарративе): о том, как он строится, какие приемы используются, какое воздействие эти приемы оказывают, как текст воспринимается, какие реакции он вызывает. Текст бывает нелитературным (спецификации, инструкции и пр.); текст считается литературным, если в нем используются литературные приемы. Именно эти приемы, которые делают текст живым и воздействующим, являются предметом исследования литературоведения. В настоящее время, для меня, основное практическое применение литературоведческого знания – в сфере образования (кондиционирования, пропаганды) и, главное, противодействия пропаганде.

Есть несколько гуманитарных дисциплин, которые развивают критическое мышление. Так, изучение психологии (как персональной, так и социальной) помогает научиться видеть психологические приемы, используемые для манипуляций. Подобно этому, литературоведение позволяет анализировать любой нарратив, выявляя приемы, используемые для имплицитного кондиционирования читателя/слушателя.

Люди формируют свое отношение к окружающему миру и предпринимают действия в зависимости от смысла, который они «находят» (точнее, создают), а затем приписывают совокупности разрозненных феноменов; делается это под воздействием тех или иных нарративов. Наличие многих способов интерпретации и разнообразие возможных смыслов у одного и того же «события» - это то, что необходимо понять в первую очередь для формирования критического мышления. (В связи с этим мне кажутся интересными для рассмотрения подходы, связанные с постструктурализмом и деконструкцией).

Более продуктивными для исследования являются те тексты, которые стали значимыми в том или ином обществе. Потому что для них мы видим – да, текст «сработал», оказал эффект на большое количество читателей, – и дальше мы можем смотреть, как именно он сработал (какое восприятие вызвал) и какие приемы и неявные предпосылки обеспечили такой эффект.

Исследование литературных произведений последних десятилетий проще, поскольку количество откликов, которые мы можем отследить, гораздо больше, чем для более ранних. Однако рассмотрение текстов, написанных в предыдущие эпохи интереснее, поскольку мы можем увидеть, как от века к веку менялись общественное мнение и «нормы», и как, соответственно, менялось восприятие текста – т.е. можно проследить, как одни и те же литературные приемы создавали у читателей разное восприятие и вызывали к жизни новые «смыслы».

При этом если какой-либо текст перестает быть актуальным и читаемым для современной аудитории (многие ли сейчас читают Братьев Карамазовых?), то, на мой взгляд, исследовать такой текст имеет немного меньше смысла. То, как он воспринимался раньше – уже исследовано, а чтобы посмотреть, какие новые смыслы он порождает сейчас – у исследователя оказывается слишком мало материала. Поскольку текст «срабатывает» не на единичных искушенных и саморефлексирующих литературоведах, а, что ни говори, на «аудитории», чтобы не сказать на «публике».
.